— Я! Я!

— И сколько она вам заплатила?

— Я уже три года служу ей, — запричитала Тамбовцева, — но я вынуждена была пойти на это. Я так бедствовала после смерти мужа, а ее брат, господин Райкович, ссудил мне небольшую сумму денег. Я не смогла отдать деньги в срок, и он предложил мне помогать госпоже Фелиции по дому, а потом она попросила меня ввести ее в общество, а дальше вы все знаете… но я никому не хотела причинить зла… Я уже сама решила рассказать обо всем вашему сиятельству…

— Что-то долго вы собирались, милейшая, — подала голос Дарья, — и не связано ли ваше раскаяние с тем обстоятельством, что хозяйка отказалась оплачивать ваши услуги?

Генеральша опять всхлипнула, а Глафира усмехнулась и заявила:

— Если бы вы не оказались такой непроходимой дурой, сударыня, я бы просто выдернула вашу жалкую косицу или, лучше того, отхлестала вас по щекам, чтобы неповадно было заниматься подобной гадостью! — Она повернулась к Фекле-Фелиции, смерила ее взглядом и, не поворачивая головы, приказала Тамбовцевой:

— А теперь скажите своей хозяйке все, что вы думаете о ней!

Тамбовцева посмотрела на Лубянскую и пролепетала:

— Простите меня, но Глафира Афанасьевна права, вы поступали низко, когда заставляли меня распространять эти подлые сплетни. Вы вместе с господином Райковичем воспользовались моей бедностью и вынудили заняться этим. Но вспомните, я все время говорила вам, что вы зашли слишком далеко, и предупреждала, что из этого выйдет. Вы хотели срубить дерево не по себе, и я сразу сказала вам, что на братьях Ратмановых вы сломаете зубы. А когда вы заставили моего сына во время танца толкнуть невесту графа, я готова была провалиться сквозь землю от стыда, — она тяжело вздохнула и уже более смело посмотрела в черные от чрезмерно расширенных зрачков глаза своей бывшей хозяйки. — Вы очень злая и коварная женщина, и теперь уже ничто не заставит меня служить вам!

— Все это сплошная чушь! — закричала Фелиция и вцепилась в рукав жениха. — Сейчас же отдайте мне письмо! — И, не дожидаясь его согласия, вырвала конверт из рук графа и швырнула его в камин. Затем взяла Сергея за руку и заговорила, обращаясь к нему одному, словно никого в комнате больше не было:

— Не может быть, чтобы вы поверили в подобную ерунду! Что касается этого письма, то это давняя история, не заслуживающая внимания, которое эти господа постарались ему придать! — Она бросила беглый взгляд на Ольгу Ивановну, потом на Андрея, на присевшего в углу Фаддея с прижатым ко лбу платочком и опять повернулась к Сергею. — Да, я вела себя дурно в некоторые моменты, — проговорила она, стараясь, чтобы ее слова звучали проникновенно и убедительно, — но не более, чем вы, граф, когда замыслили побег и совращение своей бывшей невесты. Все мои поступки были вызваны единственным чувством — огромнейшей любовью к вам. Я умоляю вас простить меня за прошлые ошибки и, зная ваш добрый и великодушный характер, уверена, что вы не разобьете моих надежд на тихое семейное счастье, которое вы пообещали мне дать всего лишь три дня назад. — Она встала на цыпочки и быстро поцеловала его в щеку, добавив шепотом:

— А теперь поспешим в церковь. Батюшка уже заждался нас!

Глафира быстро посмотрела на Ольгу Ивановну, та на нее, потом обе дамы взглянули на графа Андрея, но тот лишь слегка пожал плечами и уставился на младшего брата, борясь с сильнейшим желанием самым нелицеприятным образом оттрепать его за уши, чтобы не испытывал терпения людей, которые искренне обеспокоены его дальнейшей судьбой.

На мгновение в гостиной установилась такая тишина, что стало слышно потрескивание углей в камине и неистовое карканье ворона, сидевшего на вершине огромной ели и возвещавшего на весь белый свет, как ему холодно и одиноко.

Ольга Ивановна терялась в догадках, как теперь поступит Сергей. Лубянская сделала очень хитрый и умный ход, когда как бы не обратила внимания ни на компрометирующее ее письмо, ни на признание Там-бовцевой, а очень ловко представила свою вину чуть ли не шалостью во имя великой любви к графу Ратманову. Ольга Ивановна подозревала, к чему на самом деле испытывала любовь сестра Райковича, но справедливо решила не вступать в дискуссию и дождаться решения самого графа. Нервы ее были натянуты как струна. Сергей — человек чести, а Фелиция принадлежит другому кругу, ее бесчестный, гнусный поступок, возможно, не так осудят, как отказ графа жениться на женщине, которой он уже сделал официальное предложение.

Неожиданно заговорила Глафира:

— Ваше сиятельство, вероятно, вас это не касается, но брат этой особы, вашей невесты, держит сейчас взаперти девушку, которой вы еще три дня назад клялись в вечной любви. Он угрожает ее матери разорением, если Настя не выйдет за него замуж. Подумайте об этом, граф, если не хотите сделать ту, из-за которой вы совершили уже один отчаянный поступок, самым несчастным человеком на земле. Так совершите еще один смелый шаг — откажите этой даме немедленно! Я обещаю вам, что в свете незамедлительно узнают о ее отвратительном поступке. Она не будет принята ни в одном приличном доме.

Сергей медленно обвел глазами всех собравшихся в гостиной, и в последнюю очередь его взгляд остановился на невесте. Она нервно стиснула руки и, задыхаясь, словно от недостатка воздуха, почти прокричала ему в лицо:

— Могу ли я напомнить вам о ваших обязательствах передо мной? Повсюду уже знают о нашей свадьбе…

— Я прекрасно помню о своих обязательствах, госпожа Лубенкова. — Жесткая складка легла между бровей Сергея, и он не менее жестко продолжал:

— Но я нахожу невозможным не внять совету госпожи Дончак-Яровской. Я считаю своим долгом совершить еще один отчаянный поступок и взять свое предложение назад. Я отказываюсь жениться на вас, Фекла Ивановна. — Не слушая ее протестующих воплей, он подошел к Ольге Ивановне и, улыбнувшись, спросил:

— Ваша дочь, госпожа Меркушева, еще не раздумала взять меня рабочим в свою экспедицию?

— Конечно же, нет, Сережа. — Она подняла на него глаза и тихо добавила:

— Настя по-прежнему любит вас, но сейчас нужно срочно ее спасать. Я боюсь, что Райкович недалеко ушел от своей сестры и способен на любую низость. Сегодня я получила письмо из Красноярска. В нем содержатся сведения, позволяющие подозревать его в убийстве моего мужа и его проводника.