Вечером того же дня Ольга Ивановна сидела в высоком кресле у раскрытого окна, из которого открывался чудесный вид на Волгу. Ее верный «оруженосец» Ратибор Райкович сидел рядом и клевал носом. Она хотела отправить его поскорее спать, но не могла сделать этого по единственной и очень простой причине — тогда ей пришлось бы уйти в свой номер, чтобы не оставаться наедине с поэтом. А ей очень хотелось увидеть, когда же вернется граф…

Самолюбие ее было уязвлено самым сильнейшим образом: за весь день Андрей перемолвился с ней едва ли парой фраз, а вечером, сославшись на головную боль, ушел к себе в номер и не выходил из него. По крайней мере так считала Ольга Ивановна, пока Райкович, который, по обыкновению, решил отужинать в ресторане, не принес ей известие, что граф Ратманов на самом деле сидит в обеденном зале и очень мило беседует с какой-то интересной дамой.

Ольга Ивановна почувствовала, как кровь хлынула к щекам. Она тут же попросила Фаддея проводить ее в ресторан, хотя до этого собиралась заказать ужин в номер. Граф, очевидно, уже отужинал. Столик, за которым он, по сведениям Райковича, любезничал с неизвестной дамой, занимала теперь шумная компания молодых людей.

Меркушева оглянулась по сторонам, удостоверилась, что никого из знакомых в зале нет, и хотела уже повернуть обратно: аппетит у нее странным образом пропал. Но не тут-то было! Поэт внезапно ощутил небывалый приступ голода, и ей пришлось вынести серьезное испытание: наблюдать в течение часа, как он поглощает блюдо за блюдом, перемежая их закусками, пирогами и опустошая один бокал вина за другим. Сама же Ольга Ивановна ограничилась кусочком приготовленной на пару стерляди, двумя глотками белого вина и ломтиком дыни на десерт.

Потом они вернулись в гостиную. В ней собралось несколько мужчин. По виду преуспевающие купцы, они быстро сговорились расписать «пульку» и скрылись в одном из номеров. И в гостиной остались теперь уже сытый поэт Багрянцев, Райкович, устроившийся в кресле у горящего, несмотря на жару, камина, и она, Ольга Ивановна Меркушева, с дважды разбитым за эти дни сердцем.

Фаддей сидел рядом с ней на низкой скамеечке и с огромным вдохновением читал стихи из своего последнего сборника. Книжица была совсем небольшой по размерам, но в ней помещалась целая прорва стихов, и неудивительно, что после первой же прочитанной им дюжины своих творений у Ольги Ивановны появилось желание снять с шеи шарфик и заткнуть ему рот. Но она была слишком хорошо воспитана, чтобы пойти на поводу желания, и поэтому смирилась с неизбежностью провести весь вечер под заунывный амфибрахий еще доброй полусотни элегий и баллад неутомимого Фаддея Багрянцева.

В принципе, она сама включила этот фонтан, когда, возвращаясь из ресторана, посетовала на скуку и попросила его почитать что-нибудь из последних стихов. Но кто же знал, что они извергаются из него водопадом? Правда, через некоторое время Ольга Ивановна поняла, что поэта не слишком заботила ее реакция на прочитанное, большее удовольствие он испытывал от звуков собственного голоса. Поэтому вполне хватило изобразить на лице тихую грусть, закрыть глаза от восхищения и полностью погрузиться в собственные мысли. Но эту идиллию опять же нарушил Райкович.

— А у вас достаточно приятный голос, господин Багрянцев. Должен признаться, что не всегда был к вам справедлив. — Он вытер слезы, выступившие при очередном зевке, большим носовым платком и добавил:

— Ваши стихи — лучшее средство заснуть сразу и до утра. Давно я уже не испытывал такого сильного желания отправиться в постель. — Он приподнялся с кресла и, не обращая внимания на потерявшего дар речи поэта, обратился к Ольге Ивановне:

— На твоем месте, дорогая, я бы последовал моему примеру. Тебе следует хорошенько помолиться перед сном об окончательно загубленной судьбе дочери, а не упиваться непозволительно фривольными стишками наедине с неженатым мужчиной.

— Ратибор, прекрати раз и навсегда читать мне свои дурацкие нотации! Тебе доставляет удовольствие портить мне настроение? — Ольга Ивановна с негодованием посмотрела на приятеля мужа, который в последнее время взял за правило изрекать гадости в ее адрес. — У меня сложилось впечатление, что ты более меня заинтересован в судьбе Насти.

— Но что мне остается, если мать обеспокоена более устройством собственной жизни и совсем забыла о бедной обесчещенной девочке…

Теперь настал ее черед онеметь от столь гнусной клеветы, но своевременно очнувшийся Фаддей с решимостью горного орла бросился на защиту своего товарища и его предполагаемой тещи.

— Господин Райкович, скажите спасибо, что рядом не оказалось Сергея! Он с превеликим удовольствием вправил бы вам мозги. В порыве гнева он мог совершить глупость, но я верю в его порядочность так же, как и в то, что завтра вторник! Что же касается вас, то я уверен как раз в обратном и только из уважения к вашему возрасту терплю ваше присутствие! Но если вы сейчас же не извинитесь перед Ольгой Ивановной, я с величайшим удовольствием выброшу вас из окна!

Физиономию Райковича повело, как от нечаянно выпитого уксуса.

— Я не дама и возраст свой не скрываю. — От злости его голос окончательно осип. — Но не настолько вы моложе, чтобы козырять этим, господин поэт, — последнее слово было произнесено с явной издевкой, да и последующие фразы преследовали одну-единственную цель — вывести Фаддея из себя:

— Советую вам, милостивый сударь, поостеречься делать слишком опрометчивые замечания в мой адрес. Насколько мне известно, самые большие тяжести, что вы когда-либо в своей жизни поднимали, — это ручка, которой вы строчите свои дешевые стишки, да ложка, которой вы черпаете за обедом похлебку. К тому же и вешу я значительно больше, чем та четверть вина, которую вы опорожнили за ужином.

— Ах ты, саранча сушеная! — Фаддей, несмотря на основательное брюшко, резво подскочил к Райковичу и схватил его за плечо.

В следующее мгновение возмущенный крик Ольги Ивановны: «Фаддей, что вы делаете?!», жалобный стон поэта и торжествующий хохот Райковича слились в единый нечленораздельный вопль, слава богу, кратковременный! Выглянувшие из дверей напуганные постояльцы отметили бледность полного мужчины, которого усаживала в кресло молодая красивая женщина, да удаляющуюся по коридору сухощавую фигуру слегка прихрамывающего человека с тросточкой. Дама виновато пожала плечами и объяснила, что ее супруг нечаянно наступил на лапу гостиничному коту, отсюда и столь резкие звуки. Успокоенные жильцы вновь скрылись за дверями своих номеров, а Ольга Ивановна прошептала: